Путь в Америку или втихаря через границу

...Испугался ли я его?

Конечно, нет. Мог ли, глядя в глаза, послать на буй? Думаю, да… хотя, если честно, уже не очень помню свои ощущения на тот момент. Однако смысла в этом не видел никакого. Зачем? Мало мне неприятностей? Он был настолько мерзок и отвратителен, что воспринимал его не как человека, а как животное, и поэтому не испытывал никакого дискомфорта, подыгрывая. Тупая, уродливая свинья, дурак и недоумок, чего с него взять...

Через полминуты тональность свиного голоса сменилась. В нём ощущалась нарастающая ярость. Я поднял глаза и увидел, что он обращается к арабу. Тот не мигая смотрел в глаза свину с ненавистью и презрением. Свин что-то говорил по-испански, судя по интонации задавая какие-то вопросы. Араб не отвечал, и молча прожигал его глазами. Жирномордый схватил папку и начал перелистывать его дело. Затем обратился по-английски:

- Ты как на меня смотришь, сука?

Араб не отвечал.

- Хочешь поиграть со мной в игры?

В ответ молчание.

- Ну ладно, сука., раздевайся! - и он начал выходить из-за стойки.

Выйдя из-за стойки свин подошёл вплотную к арабу и угрожающе навис над ним.

- Раздевайся, паскуда! - повторил он, - Снимай рубашку, живо!!!

Араб, по-прежнему буравя надзирателя взглядом, начал расcтёгивать пуговицы. К стыду своему должен признать, я почувствовал, как в душе шевельнулось гадливое чувство удовлетворения; так тебе и надо, дурак высокомерный, - мелькнула мысль. Сейчас его взъе..ут по-полной, - радостно поддакнул голосок в душе. Парень снял рубашку, ботинки, носки и остался босиком.

- А теперь ты пойдёшь и подышишь свежим воздухом, - удовлетворённо хрюкнул свин и подпихнул его к выходу. Посадив араба в клетку, выходящей решёткой на улицу, он вернулся и захлопнул дверь. Мне стало жалко парня. Блин, на улице же такой дубак уже, а пол-то - бетонный. Свин забрал наши вещи, шнурки от обуви и открыл дверь помещения, окна которого были заклеены газетами. В нос ударил неприятный, зловонный запах кислого пота и тухлых ног. Комната (10 на 10 шагов - проверено) была забита мексами почти как общественный транспорт в часы пик.

- Ни фига себе! Сколько же их здесь?... 50?... 60?... Оказалось, ровно 100 человек. 100!!!

Мы зашли, и я потерялся. Гомон голосов. Чужая, незнакомая речь. Чужие, грязные, провонявшие потом темнокожие люди. Они стояли сбившись в кучки и балаболили по-испански. Только что прибывшие куда-то рассосались, начали с кем-то разговаривать. Им задавали вопросы, кивая головами и тыча пальцами в мою сторону.

Чувство одиночества и покинутости схватило за горло крепкой, когтистой лапой. Я сел на пол и почувствовал себя совсем маленьким - ребёнком. Незнакомое место, чужие и чуждые мне люди, совсем не такие, как у нас, зловонное помещение и ни одного человека, с которым можно было бы поговорить. Сколько здесь промаринуют до того, как отправят в камеру?.. Час?.. Два?.. А может, пять или шесть?.. Нет, так долго держать в зловонной комнате нас не могут. Скоро начнут выдёргивать и отправлять по камерам. Побыстрее бы. Захотелось остаться одному, не видеть этих смуглых, чуждых лиц, не слышать их голосов, сплетающихся в глухой гул.

Первый раз подобное чувство я испытал в 5 лет, когда пошёл в новый садик. Мой отец после института был командирован в Ригу, и нам пришлось переехать. Поскольку отец с матерью много работали, он пристроил меня в детский сад, находившийся рядом с работой. Чужие дети, недружелюбная воспитательница, сразу же невзлюбившая меня, (что странно, поскольку на Украине, - в Житомире, воспитатели меня обожали), и чужой запах. Дети вели себя неприветливо. Я ходил в своих шортиках, одетых поверх колгот, от одной компании к другой, пытаясь с кем-то познакомиться, но натыкался на откровенную враждебность. Помню этот ужасный страх. Страх брошенного среди чужих, неприветливых людей, запахов и звуков, маленького ребёнка. На обед, перед дневным сном, был борщ. Я нечаянно опрокинул тарелку и испачкал белую салфетку, на которой та стояла. Когда борщ был доеден, все отнесли салфетки на большой воспитательский стол и сложили их стопкой, одна на другую. Я, понимая, что произошло ужасное, и салфетка безнадёжно испорчена, быстренько запихал её в кучу и бегом вернулся на своё место. Через 10 минут, когда уже казалось, что гроза прошла стороной, воспитательница грубо затормошила меня, и больно вцепившись в плечо, стащила с кроватки.

- Ты что, думаешь, я буду за тебя стирать скатерть?! ИДИ и СТИРАЙ! Посмотрите на Рогозина! - обратилась она к не успевшим заснуть детям. Он думает, что умнее всех....

Я испугался её грубости, заплакал, хотел одеть шортики, но она потянула меня в сторону туалета, и подтолкнув к раковине, кинула туда скатерть и кусок мыла. Дети гоготали, им было весело, ещё бы, такое событие... Только перестал плакать, как зашла какая-то девочка (уже не помню зачем) и уходя сказала: «Так тебе и надо!» - и я заплакал снова. Признаюсь, уже не помню, то ли рассказал всё родителям, то ли просто так получилось, но в ужасном садике пробыл только один день, и на следующее утро уже был в другом, рядом с домом, где были нормальные дети и адекватные, добрые воспитательницы. Вы можете сказать - глупая история… У каждого ребёнка было что-либо подобное. Соглашусь. Возможно, этот случай не стоит и выеденного яйца, но в моей душе он оставил свой след.

Много лет спустя, я со своим близким другом шёл по территории одного из детских садов, ища стоматологический кабинет, открывшийся здесь недавно. Коротко стриженные, в чёрных джинсах и рубашках... Наша задача была "наехать" на точку и взять её под "крышу". Зайдя в длинный, выкрашенный в тёмно-зелённый цвет коридор, мы прошли мимо кухни. И в нос ударил давно позабытый, похороненный под толщей лет, запах. Запах того садика… Сердце толкнуло кровь раз, другой, затем на секунду остановилось, и вдруг забарабанило, как внезапно налетевший ливень по стеклу. Я остановился. Душу сковал страх. Не сразу понял его природу. Почему ноги налились свинцом, и дыхание перехватило? Жизненная спираль со свистом закрутилась в обратную сторону, и я снова оказался босыми ногами на холодном, выложенном мелкой плитокой, полу. Перед глазами мелькнула скатерть, давно позабытое лицо воспитательницы, и панический, детский страх заморозил душу двадцатилетнему боксёру.

Спустя шесть или семь лет, вдыхая вонючий аромат обезьянника, я вновь вспомнил тот детский сад, салфетку и холодный пол под босыми ногами. И, как ни противно это признавать, стало страшно. Мне было стыдно за себя, за свой страх, но он никуда не уходил довольно долго, минут пятнадцать....

Ко мне наклонился мужик лет тридцатипяти, и на еле узнаваемом английском сказал, что сидеть нельзя, потому что помещение оборудовано камерами, и если надзиратели увидят, что я сижу, будут проблемы. Я встал, и закидал его вопросами: «Как долго нас здесь продержат?.. Когда суд?.. Когда раскидают по камерам или повезут ещё куда, где мы будем сидеть до суда?..» Он сказал:

- Никуда никого уже не повезут. Мы будем дожидаться суда здесь.

- Где, здесь?

- Здесь, в этой комнате.

Я почувствовал лёгкое головокружение.

- А сколько это может занять?

- Что - "это"?

- Ну… до суда?

- Когда как. Дня два или три. Один человек уже пять дней сидит, и его ещё не выдернули на суд.

Я почувствовал, что куда-то проваливаюсь... Три дня? Три дня?! Здесь?! Как?! Блин, да я ведь сойду с ума за это время. Помещение вдруг стало сужаться. Как же здесь тесно, и как сильно нависает потолок... Задрал голову вверх и упёрся взглядом в лампы дневного освещения, точно такие же, какие освещали потолок в моей школе. Только это не школа, парень, это не школа...

Тем временем мекс куда-то испарился. Я начал протискиваться среди людей пытаясь найти его. Куда же он подевался, чёрт подери, ведь он - моя единственная соломинка. Он бесценен, ведь только через него могу получить информацию. В голове помешалось. Они все такие одинаковые, эти мексы, как же я его узнаю?.. Не найдя, прислонился спиной к стенке и закрыл глаза. Сколько времени прошло? Час? Два? Четыре? Не знаю. Уже наверно часов десять утра, а может, позже. Единственные два окна выходили в коридор, откуда нас привели, и как уже писал раньше, были заклеены с наружной стороны газетами. Я стoял несколько часов, сходя с ума от тоски и усталости, затем загремел засов, дверь открылась и на пороге появился его величество Свин. Что-то сказал по-испански, и все как один кинулись на пол. Только тут заметил, что пол устлан небольшими матами, каждый площадью с небольшой матрас. Точнее, заметил и раньше, но не обратил на это внимания. Мексы попадали на пол, занимая территорию, а я остался стоять как баран. Когда же врубился, что надо лечь, понял, что опоздал, поскольку люди лежали друг на друге впритык и даже свободного клочка для того, чтоб посадить свой зад не осталось. Благо, вдоль окон стояли две узкие скамьи без спинок, и одна была свободной. Кое-как, наступая на руки и плечи, добрался до окна, и лёг на неё.

Признаюсь, я не из тех героев, которые могут заснуть в любых условиях, более того для того чтоб заснуть мне надо принять идеальную позицию, которую подолгу выбираю крутясь и ворочаясь. Можете представить мою муку на твёрдой, узкой скамье. Но замотанность дала о себе знать и я уснул. Проснулся от стука открываемой двери. На пороге появился Свин. Хрюкнув что-то, он исчез с поля зрения, но дверь осталась открытой. Мексы вскочили и начали стаскивать в кучу матрасы, складывая их стопкой. Затем стали разбирать какие-то тряпки, лежащие кучей в углу.

Чей-то голос снаружи начал выкрикивать фамилии, которые раньше слышал только в сериалах: Гонзалес!.. Санчес!.. Родригос!.. Названные мексы, завернувшись в подобранные в углу тряпки, один за другим выходили в открытую дверь. Куда зовут?.. Зачем?.. Кстати, оказалось, что я не один издалека. Одного за другим выдернули трёх азиатов. Когда камера опустела, раздалось: «РгзИн!», - с ударением на «и». Фамилию повторили двaжды, прежде чем понял, что так теперь величают меня. Вышел из комнаты. Свин стоял за стойкой, а фамилии выкрикивал полноватый офицер лет тридцатипяти. любопытством окинув меня взглядом, он указал рукой в сторону открытой двери в предбанник. Пройдя вперёд, понял тему. Нас загоняли в клетки снаружи, о которых писал ранее. Та, что справа была уже под завязку забита людьми и закрыта. Зашёл в левую и опёрся спиной о кирпичную стену-решётку, выходящую на улицу. Через полминуты зашёл последний мекс. Сказав что-то по-испански, офицер удалился в помещение, захлопнув дверь. Уже темно. Интересно, который час? Раз стемнело, значит, не меньше восьми вечера.

Мексы переговариваются между собой, но как-то вяло. Нас очень много в клетке и невероятно тесно. Стоим прижатые друг к другу. У соседа слева отваратительно воняет изо рта, и никуда не деться от этого зловония. И тут один из них, взял и сел на грязный, вонючий пол. Следом - другой. Ребята, да вы что, он же мокрый, оплёванный... Теснота ещё более усилилась, поскольку сидящий человек занимает гораздо большую площадь. К тому же урод сидел на моих стопах, больно давя спиной на колени. Cука! Самое интересно, что никто ничего не сказал, все молча приняли факт, что стало ещё тесней и всё. Я кое как развернулся к стенке и упёрся лицом в отверстие между кирпичами. Не прошло и минуты, как от холода начали стучать зубы. Вот зачем все они брали эти зловонные тряпки. Жалкие подобия одеял, поразительно напоминающие материалом и цветом мешки, в которых в Совке продавали картошку по 50 килограм. Помните такие?...

Боже, какой ужасный дубак. Я ведь вышел тёпленький, разомлевший со сна. Сколько же продлится эта мука?.. Как холодно... Господи Боже, как же мне холодно!!! Такого не бывает!... Ну, почему я не взял себе одеяло?

Тишина. Темнота. Дубак и грязные, забитые люди, завёрнутые в мешковину. Они завёрнуты в неё с головой, как деревенские бабушки в платки. Только носы торчат наружу и поблёскивают глаза.

Неужели я нахожусь в этом грязном, холодном месте, рядом с этими жалкими, замученными людьми? Неужели, я - один из них. Зубы выбивают чечётку, да что - зубы, всё тело бьётся, как в припадке малярии. Сколько же будет продолжаться этот ужас?! Я смотрел сквозь отверстия в кладке и видел огни города находящегося немного в отдалении. Сначала мелькали какие-то мысли о том, что там кто-то сладко спит и ему снятся сны... У него есть кровать... Настоящая, такая, на которой я сам спал совсем недавно. Затем подумал о Кате. Знает ли моя девочка о том, как мне сейчас х..во? Догадывается ли? Сердечко моё золотое, где ты? Я так скучаю по тебе.

Спустя минут десять мыслей не осталось. Никаких. Холод выгнал все до единой. Я превратился в животное, живущее только инстинктами. Не надо мне никакой Америки! Ничего не надо! Только, пожалуйста, выпустите отсюда! Пожалуйста, верните меня к моей Кате. Верните в мою тёплую однокомнатную квартирку, туда, где нечего жрать, и где на кухне ободранные, закопчённые стены, туда, где мы лежали на матрасе, любуясь танцующим пламенем свечи.

Ноги подкашивались от усталости, голова плыла. Хотелось упасть на грязный,мокрый пол (желоб, куда можно было мочиться, протекал). Меня ттт-ррр-яя-сс-ёёёттттт, меня ккккколббббббасит холодом, и я ничего уже не соображаю.

Прошли часы, года, столетия... А я всё стою в этой клетке, и ночной холод истязает меня. Ночь... Она будет длиться вечно, эта ночь, и никогда не закончится. И вечно буду мёрзнуть, глядя на огни этого города. Города-призрака. Города, которого не существует, в котором живёт лишь холод, вечный нескончаемый холод.

Стук, полоса света. Открывается дверь. Пытка кончилась. Я жив. Ура!!!

Кто-то издал радостный возглас, толпа загудела, зашевелилась. На моё счастье сначала открыли нашу клетку. Народ потянулся к выходу. И тут я заметил, что начало светать. Неужели мы простояли так всю ночь? Этого не может быть! Ну, дела. Зашли в помещение. Как же хорошо-то, Господи. Когда проходили мимо стойки, и перед тем как зайти в комнату, каждому дали что-то маленькое, жёлтое, слипшееся и на вид совсем не свежее. В этом слипшемся и несвежем я узнал гамбургер.

Зайдя внутрь уже не лоховался, и беря пример с остальных, быстренько схватил матрасик, кинул у стенки и завалился на него. Рядом лежал симпатичный молодой парнишка, лет двадцати трёх. Чёрные, как смоль волосы до плеч с выкрашенной в белый цвет прядкой, орлинный нос. Девочки падают штабелями, видя таких ребят.

- Ты откуда? - обратился он на английском.

- Я русский, - дико обрадовавшись тому, что есть с кем общаться, ответил я.

- О, русский?! Из России? Как ты здесь оказался?

- Так же, как и все, - усмехнулся я, - Искал счастья.

Он засмеялся мелодичным смехом, и тепло улыбнулся в ответ:

- Ты прав, брат. Мы все искали счастья, но они этого не понимают. Мы для них - никто, животные, - сказал он кивнув головой в сторону окна, за которым находилась стойка с дежурным.

- Ты себя нормально чувствуешь? А то тебя бьёт дрожь…

- Амиго, если бы ты знал, как я замёрз.

- Конечно, мы же два часа стояли на улице. Сегодня было конкретно холодно, я не помню таких ночей. Обычно здесь гораздо теплее.

Меня удивило, что он сказал о двух часах, поэтому я спросил:

- Мы разве не всю ночь стояли?

Снова улыбнувшись, парень сказал:

- Нет, тебя ведь сюда закинули поздно ночью, потом мы ещё находились в помещении пару часов, и только затем нас загнали в клетку. Сейчас как раз рассвет начинается.

Осознание истины ударило молотом по черепушке. В голове стало горячо-горячо, аж до боли... Так, значит, прошло всего несколько часов?! Я-то думал, что прошёл уже весь день и вся следующая ночь... Парень увидел, что со мной что-то не так и участливо спросил:

-Ты в порядке??

- Я?.. Что?..

- Ты в порядке? - переспросил он, положив руку мне на плечо. Я не мог отвечать... Так значит, прошло всего несколько часов?.. Всего несколько часов?.. Этого не может быть… не может!!! Я же чувствую время. Как так?.. Как же я проживу три дня?... Сойду с ума... Точно, сойду.

Парня звали Мигель, и прожил он в Америке 5 лет. В своих драных казаках из крокодиловой кожи исходил и изъездил всю страну. Выступал в различных клубах, исполняя испанские песни. Он не особо грузился тем, что пойман:

- Я не буду долго задерживаться в Мексике. Повидаю родных и через неделю вернусь.

- Это так просто?

- Ну, если есть деньги и живёшь поблизости, то ничего тяжёлого. А вот если поймают второй раз или третий, то тогда плохо. В третий раз могут посадить в тюрьму, а могут и отпустить. Как карты лягут… Мне-то ладно, я живу совсем рядом с границей. А вон видишь тех людей? Они из Сальвадора. А вон те двое - из Гватемалы. Эти из Китая. Их должны скоро депортировать, они уже три дня здесь. Здесь есть люди отовсюду: с Сальвадора, Гондураса, Гватемалы, Никарагуа… Даже из России теперь есть. Но большинство, конечно из Мексики.

Я смотрел по сторонам, дивясь, куда меня забросила судьба. Мексы (буду называть их так, хотя вы уже знаете, что там были люди со всей центральной Америки) тем временем за обе щёки уплетали гамбургеры. Ничего, кроме отвращения, кусок клейкой массы у меня не вызвал. Никогда не думал, что бургеры могут быть таких крохотных размеров. Два кусочка вонючей, липкой булочки и между ними кусочек мяса, точнее какой-то вонючей котлеты. Говоря вонючей, я буквально имею это в виду. Вытянул его, разлепив булку, и укусил. Фууу, какая гадость!.. Открою вам один секрет, выученный позднее: продукцию Макдональдса, все эти чисбургеры и биг маки надо съедать, пока они тёплые, поскольку, когда остынут, начинают крайне неприятно пахнуть. Это касается нормальных бургеров. Там же нам давали какую-то нереальную отраву. Такое ощущение, что был заключён договор с МакДональдсом на поставку некондиционных, протухших гамбургеров. Никогда, ни до, ни после этого я не ел ничего хуже, чем эти липкие, клейкие куски дерьма, которые давали в обезьяннике.

Увидев, что я морщусь, один сальвадорец, рыхлый, курчавый толстяк, смахивающий на орангутанга, из-за неестественно длинных рук, протянул ко мне лапу, другой поглаживая себя по животу мол, давай мне, если не хочешь. Только начал протягивать ему, как нарисовался другой парень и стал делать похожие жесты. Разломал бургер пополам и поделил между ними. Схватив свой кусок, толстяк быстро засунул его в рот и принялся жадно жевать. Сидевшие вокруг мексы загалдели, весело улыбаясь.

- Что они хотят? - спросил я Мигеля.

- Они говорят, что надо было отдать им. Говорят, что этот сальвадорец и так жирный, - засмеялся он. Мне стало неловко. Блин, а ему-то я не предложил…

- Слушай, Мигель, извини, я не спросил тебя, хочешь ли ты...

- Да ничего, отдашь мне следующий, если не захочешь, - дружелюбно улыбнулся он. Hу что за фигня? Как же так? Отдал какому-то жирному свину, а парню, который согревает меня сейчас своим дружелюбием и теплотой, не предложил.

«Ну, ты и лох», - пискнул не дремлющий чертёнок в душе. Толстяк тем временем доел свою половину бургера и мерзко, утробно рыгнул. Мексы засмеялись и принялись что-то лопотать по-своему, а он поднялся на ноги, повернулся к ним спиной, спустил до колен штаны, оставшись в некогда белых семейных трусах, и нагнувшись, выпустил газы, издав своей задницей громкий, дооооооолгий, отвратительный звук, закончившийся мокрым хлюпаньем. Меня передёрнуло от отвращения, а народ загалдел, но не осуждающе, а наоборот, дружелюбно, мол, как весело. Какая отпадная шутка!!! Жирная скотина наклонилась снова, на этот раз жопой в нашу сторону (он был почти вплотную) и повторила трюк, издав пердёж, не уступивший первому разу, с той лишь разницей, что звук был ещё мокрее. А мексы смеялись, обмахивая лица руками, крича: «Бууу!!!» (аналог нашего «фу»). Признаюсь честно, я растерялся, опешил, впал в ступор настолько сильный, что промолчал. А когда сообразил, как действовать, было уже поздно, поезд ушёл. Меня унизили, а я сидел, хлопая ушами, не в силах поверить, что это произошло. Эх, папа, как ты был прав когда-то...

Однажды зимой, семнадцатилетним пацаном, я ехал с тренировки домой. Как всегда в эти часы автобус был заполнен людьми. Два мужика, лет под тридцать с хвостиком, сидели у средних дверей и цепляли, высмеивали пассажиров. Наглые, поддатые - они вели себя крайне унижающе и бесцеремонно:

- О, посмотри на этого хмыря с портфелем. Он мне не нравится.

- Да ёкарный бабай, тебе никто не нравится.

- Нет, не правда. Эта баба мне нравится, а этот х..й не нравится. Какой-то он, не такой.

- Не такой? Думаешь он голубой?

- Эй, ты – х..й с портфелем! Ты голубой?

Мужчина лет сорока трёх, с дипломатом и в очках, смотрел в окно, делая вид, что обращаются не к нему.

Все молчали. Молчали и терпели. Раздавались только голоса двух ублюдков и хихиканье. Моё хихиканье...

Я понимал, что они – козлы, и что ведут себя отвратительно, но ничего не мог с собой сделать. Сгорая от стыда, и проклиная себя, прыскал смехом при каждой фразе. В рот попала смешинка, а если со мной это происходит, то ситуация безнадёжна. Буду хохотать даже на похоронах, ненавидя себя и впившись зубами в руку для того чтоб уничтожить смех болью. Хихикая, с красными от позора ушами, ломанулся к выходу, умоляя Господа, чтоб автобус по-быстрее остановился. Выходить было ещё рано, но я решил, что лучше пройти пару остановок пешком, чем позориться. Можно было забиться в конец автобуса, но почему-то эта простая мысль не пришла в голову.

Только подошёл к дверям, как один из ублюдков сказал приказным тоном, обращаясь ко мне:

- Слышь, нажми кнопку выхода!

Я как раз собирался это сделать, но услышав приказ, изменил решение.

- Слышь, мелкий, ты что глухой что ли? Кнопку нажми! - обратился ко мне второй. Повернув голову и глядя ему в глаза, медленно чётко произнёс:

- Сам встань и нажми.

Лица мужиков сразу стали серьёзными. Ухмылки смело, как будто их и не бывало, и одновременно,не сговариваясь, они начали вылазить из-за перил (сиденья у дверей были огорожены перилами, и вылезать было крайне неудобно). «Парень, они не так пьяны, как тебе показалось», - встревоженно прошептал внутренний голос. Я почувствовал как все, весь автобус напрягся. Мужики не отрывали от меня глаз. Они не шутили, не смеялись... Нет, они были серьёзны и сосредоточенны. Видно, чувствовали, что дело может обернуться не просто. Я смотрел в глаза первому. Страх сжал сердце. В то время я ещё учился бороть его, и действовать, так как должен, наперекор вырывавшемуся из груди трусливому сердцу.

Люди вжались в стенки автобуса и двое ублюдков, вылезши из-за перил двинулись ко мне. Как только первый приблизился на расстояние удара, я разжал ладонь правой руки, выпуская сумку и прыгнул вперёд с левым боковым. Удар просвистел в воздухе и попал... в плечо... Так промахнуться!.. Какой позор! Мужика развернуло, и это помешало ему схватить меня. Грязные, толстые пальцы лишь скользнули по лицу больно ткнув в глаз.

Страх исчез. Я оказался в своём мире. Не привычно, это не ринг, но - мир, мир боли, он - мой, как бы пафосно, и подозреваю, дёшево это ни звучало. Мне был хорошо знаком вкус крови во рту и, чёрт меня дери, я любил его. Тогда я ещё не дрался. Совсем. И это было боевым крещением. Разорвав дистанцию, отпрыгнув немного назад, выкинул правой прямой. Раздался неприятный, непривычный тогда ещё для моего уха, чавкающий звук, и мужик завалился на бок. Прыгнул ко второму, но ноги зацепились о лежавшего, и я просто упал в его объятия. Обхватив медвежьими лапами, он начал швырять меня из стороны в сторону, бить о перила, о спинки сидений, и прижав к окну, перехватив руками за горло начал душить. Второй тем временем поднялся, и подойдя, схватил за руку. Вдвоём они потащили меня к выходу. Автобус к тому времени остановился, и двери открылись, но никто не заходил. Толпа на улице молча наблюдала за происходящим.Я упирался как мог, наклонив голову как баран, но они медленно но верно вытаскивали меня.

- Мужчины, да как вам не стыдно!!! Помогите мальчику! Они же его убьют! - закричала какая-то женщина.

Как вы думаете, кто пришёл мне на помощь? Тот, которого назвали «Х..й с портфелем». Кинув свой дипломат, он схватил сзади за шею кабана, который душил меня пару секунд назад. Тот разжал лапы, и это дало мне возможность освободиться от хватки второго. Я вырвал руку и разорвав дистанцию, засадил ему сбоку и сразу за этим, снизу в челюсть. Хватка ослабла, я оттолкнул его, оторвав от себя, и он полетел вниз со ступеней на улицу. Остальные мужики "проснулись" и вот я уже вижу, как три человека выпихивают, выкидывают кабана на улицу. Они спихнули его, но тот развернулся и попытался снова вломиться в автобус. Я с размаху ударил его ногой, пыром по лицу. Отвалившись от перил, урод завалился на спину, но на удивление шустро поднялся на ноги. Однако в этот момент двери закрылись, и мы поехали.

Придя домой, я с восторгом рассказал отцу о случившемся, добавив что ничего, кроме презрения пассажиры автобуса не вызывают. Их мешали с говном, а они молчали. Те же мужики в ответ на унижения, молча отворачивались к окну. Выслушав, он сказал мне вещь, о которой я вспомнил, задыхаясь жопными парами сальвадорского орангутанга: «Валера, ты живёшь боксом. Это - твой мир. Ты постоянно думаешь об ударах, уклонах и нырках, поэтому ты постоянно готов, как натянутая, скученная пружина. А эти люди... Они живут другой жизнью. У них в голове не серии ближнего боя, и не удары по корпусу, а жёны, которые им изменяют, дети, которые не слушаются, и работа, на которой ни хрена не платят. И вот едет этот усталый, замотанный жизнью человек и вдруг происходит такая ситуация. Он может быть, и не трус, сынок… Он просто к ней не готов. Ситуация застаёт его врасплох, к тому же, она редкая и из ряда вон выходящая. Если бы он заранее знал, что такое случится и знал, что неизбежно окажется в этом грёбанном автобусе с выпившими мудаками, то действовал бы иначе. Не суди и не судим будешь. Когда-нибудь с тобой тоже произойдёт нечто такое, к чему ты не будешь готов, и ты так же облажаешься. Тогда вспомнишь мои слова. Не суди их, Валера. Не суди…»

Десять лет спустя я сидел на матрасе, в американском обезьяннике и вспоминал слова своего отца.

Как здорово иметь друзей. Насколько легче становится, когда рядом человек, которому можно высказать свои сомнения, переживания и боль сердца. Мигель стал моим другом... на несколько часов... Знаете, бывает так, что и пяти минут хватает, чтоб понять, почувствовать человека, ощутить родство душ. Мы говорили о наших девочках, о жизни, о Мексике, Америке, о Латвии. Он рассказал о своём отце, о том, как подрался с другим мексом из-за своей подруги, о том, как выступал по кабакам, и ещё о многом другом, чего я уже, увы, не помню. Надо было бы законспектировать по выходу, но вся шутка в том, что как раз его рассказы не записал, будучи уверенным, что никогда не забуду. А сейчас сижу и, как ни напрягаю голову, ничего не могу вспомнить кроме белозубой улыбки и тёплых карих глаз. Хотите верьте, хотите нет, но я уверен что, освободись мы вместе, стали бы лучшими друзьями. Мы и стали ими, но совсем ненадолго. Время в тюрьме тянется оооооооччччееееень медленно, и по истечении, казалось бы целой жизни (а на самом деле нескольких часов), дверь открылась и людей начали выдёргивать одного за другим, вызывая по фамилиям.

Мигель радостно вскрикнул:

- О, меня назвали! - и повернувшись ко мне, сказал:

- Давай, Валера, держись. Держись, амиго. Передай своей девочке привет от Мигеля из Мексики! Мне жаль, что мы не встретились в другое время и в другом месте. Держись, друг! Пусть Господь будет с тобой, - и крепко пожав мне руку, он радостно ринулся к выходу. Вскоре комната опустела. Выдернули человек, наверное, семьдесят. Сейчас их закуют в кандалы (цепь обматывается вокруг пояса и к ней наручниками приковывают руки; на ноги тоже цепь) и повезут на суд. Завтра они уже будут в Мексике, на свободе.

Мигель исчез в дверном проёме, и темнота снова сгустилась в моей душе, ведь только что потерял недавно приобретённого друга. Не прошло и часа, как раздалось клацанье замков и голоса. Затем, спустя ещё какое-то время, дверь открылась, и новая толпа мексов хлынула внутрь. Я не считал, но сколько ушло, примерно столько же и пришло. Тёмные, посветлее, чумазые и не очень, маленькие и большие, толстые и худые, они наполнили комнату шумом и гамом. Спустя какое-то время этот гомон начал давить на голову, проникая глубже и глубже, распирая череп изнутри. За всё это время я не разу не сходил в туалет. Когда жжение и давление в паху стало совсем невыносимым, не выдержав пошёл в сторону унитаза стоявшего у всех на виду. Пару раз наступил на чьи-то конечности, но в общем-то, добрался без особых проблем, благо никто не спал, и большинство сидело на матрасах. Подошёл, расстегнул штаны, и....поймав несколько любопытных взглядов, понял, что не смогу. Постоял с десять секунд и вернулся на своё место. Господи, да что же делать? Лёг на матрас, вытирая капли пота со лба, и не ощущая ничего кроме отчаяния. Пах жгло и давило, голова кружилась от жары, губы пересохли и язык прилип к нёбу, но пить не мог, понимая, что это чревато разрывом мочевого пузыря. Как же сходить в туалет? Блин, я не выдержу три дня. Не выдержу.

У двери, у выхода, стоял пластиковый бачок с вонючей водой желтоватого оттенка… Вы, наверное, подумаете: приукрашиваешь, парень… Нет, не приукрашиваю. Вода в самом деле была желтоватой и вонючей. Верить или нет - ваше дело. Я лежал и думал: «Подойти прополоскать рот или нет?» Ведь не удержусь и сделаю глоток другой, а этого допустить нельзя. Проблему решил грязный, пожилой мекс болезненного вида. Подойдя к бачку, он наклонился, открыл краник и обхватив его губами принялся пить. Это решило дело, и перевернувшись на другой бок, я закрыл глаза. Через какое-то время заметил, что мёрзну. Что за чёрт? Ведь ещё недавно было жарко. Однако с каждой минутой становилось холоднее. Пришлось пойти и взять в углу тряпку - одеяло. На обратном пути наступил спящему мексику на ладонь. Он вскрикнул, как испуганный зверёк и зажал ладонь под мышкой. Я извинился по-английски, недоумевая; вроде не сильно наступил-то, по крайней мере не так, чтоб вызвать такой визг. Всё стало на свои места, когда он показал свою руку. У бедняги был практически полностью оторван ноготь, не мудрено, что он так взвизгнул, когда моя лапа наступила на его рану. Я начал извиняться, нелепо повторяя как попугай:

- I'm sorry! I'm very, very sorry!!! Please, forgive me!! Forgive me, my friend.

Мексик, улыбнулся и что-то сказал по-испански, мол, всё в порядке. Но по лицу было видно, что ему всё ещё больно. Мне было искренне жаль парня, но лишь коснувшись задом матраса, забыл о нём, сосредоточившись на тяжести и жжении в паху. Как долго я ещё так продержусь?

Стало теплее. Одеяло больше не нужно и я скинул его. Однако становится жарче, жарче и вот уже чувствую, как струйки пота из подмышек стекают по бокам. Запах чужой вони уже не чувствуется, я пропитался ароматами этого "замечательного" места и сам благоухаю не хуже соседей, внося свою долю в общий "аромат"

...Жара становится совсем уже невыносимой. Да что они там, совсем сбрендили?

Лежу. Потею. Терплю боль в паху…

Я прочитал всю историю...
Простой бесхитростный парень... со правильный стержнем который стремится подняться... На таких держится мир, на таких выезжают в рай проходимцы, рвачи и жулики... Хочу пожелать ему удачи в жизни... Ему не хватило образования, чтобы устроиться в жизни, но наверное он получит или образование или жизненный опыт сделает его мудрым.
История тронула душу. Много таких как он....


".....Улица, машины, автобусная станция и...солнце, СОЛНЦЕ, ЯРКОЕ СОЛНЦЕ АРИЗОНЫ!!!!!!Ура!!!!!Мы обнимаемся, некоторые плачут, люди в проезжающих мимо машинах улыбаются и сигналят. Свобода!!!! Америка!!!!! Всё будет хорошо!!! Я сделал это, Катёнок,я добрался!!! Всё будет прекрасно!!! Будут длинные дороги и солнце в спину!!! Будут каньоны,водопады и лазурный океан!!!! Будет жизнь и будет Америка!!!!!! !Через двадцать минут мы разойдёмся, разбежимся,но сейчас я обнимаю латиноамериканских друзей, обнимаю до боли,чувствуя себя с ними одним целым.Мы такие разные,но все хотим одного: Счастья! Счастья для себя и своих близких.Видит Бог, мы его заслужили. Пусть будет солнце,пусть сигналят машины, пусть всем всегда будет так же хорошо, как нам в тот день, в тот час, когда мы обнимались под ярким аризонским солнцем...."

Ну, тогда и я на этом закончу... или остановлюсь...

Те, кому будет интересно, прочитают эту историю. Конечно, мне было бы приятно, чтобы её прочитали именно тут, а не на других ресурсах, но... забором не отгородишь)))

Всем успехов и удачи во всём, друзья!

Я думаю можно добавить ссылку на его фотоальбомы
http://carapun.narod.ru/links.html

Да, Евгений, спасибо за ссылку!
Эти фотоальбомы в данном разделе будут как раз кстати!

При публикации рассказа мне пришлось немного "поработать" с запятыми. Но я знаю, Валера на меня за это не обидится))); он ведь хороший человек!

пытался я улететь в Америку , даже приглашение могут дать - друг там живёт , но не дают мне визу , много составляющих для этого надо , хотят что бы ты к РФ привязан был сильно , боятся что в одну сторону улетишь , станешь нелегалом.