Любимые стихи

Торопыжка был голодный,
проглотил утюг холодный!

Цитата: Сообщение от JAN-33

Торопыжка был голодный,
проглотил утюг холодный!

Если не фига сказать -
На фига тогда встревать!
Здесь сурьёзные поэты,
Тридцать третий, твою мать

Залезь в свою норку и сопли утри,
Хоббит под номером сто двадцать три. :)

Господа! Маяковский сейчас нервно курит.

Цитата: Сообщение от JAN-33

Залезь в свою норку и сопли утри,
Хоббит под номером сто двадцать три. :)

Маяковский застрелился,
Потому что аватар
Тридцать третьего увидел
АНИМЭШКИ, ВСЕ НА СТАРТ!

Хокку-мое.
Истина глупца.
Как много слогов (слов)
И в глупых мыслях яда.
Выпей с ним вина...

Цитата: Сообщение от Брянский волк

Хокку-мое.
Истина глупца.
Как много слогов (слов)
И в глупых мыслях яда.
Выпей с ним вина...

Как жаль.
Хокку без иероглифа.
Словно небо совсем без облаков.
Это как в Мире без звуков

Ну что же, Hobby123, для 1 раза неплохо. Осталось только соблюсти размерность (5+7+5).

когда в товарищах согласья нет
на лад их дело не пойдёт
за драку и убийство сядут все

Иосиф Бродский



I



В коляску - если только тень

действительно способна сесть в коляску

(особенно в такой дождливый день),

и если призрак переносит тряску,

и если лошадь упряжи не рвет -

в коляску, под зонтом, без верха,

мы молча взгромоздимся и вперед

покатим по кварталам КЈнигсберга.



II



Дождь щиплет камни, листья, край волны.

Дразня язык, бормочет речка смутно,

чьи рыбки навсегда оглушены,

с перил моста взирают вниз, как будто

заброшены сюда взрывной волной

(хоть сам прилив не оставлял отметки).

Блестит кольчугой голавель стальной.

Деревья что-то шепчут по-немецки.



III



Вручи вознице свой сверхзоркий Цейс.

Пускай он вбок свернет с трамвайных рельс.

Ужель и он не слышит сзади звона?

Трамвай бежит в свой миллионный рейс,

трезвонит громко и, в момент обгона,

перекрывает звонкий стук подков!

И, наклонясь - как в зеркало - с холмов

развалины глядят в окно вагона.



IV



Трепещут робко лепестки травы.

Атланты, нимбы, голубки`, голу`бки,

аканты, нимфы, купидоны, львы

смущенно прячут за собой обрубки.

Не пожелал бы сам Нарцисс иной

зеркальной глади за бегущей рамой,

где пассажиры собрались стеной,

рискнувши стать на время амальгамой.



V



Час ранний. Сумрак. Тянет пар с реки.

Вкруг урны пляшут на ветру окурки.

И юный археолог черепки

ссыпает в капюшон пятнистой куртки.

Дождь моросит. Не разжимая уст,

среди равнин, припорошенных щебнем,

среди руин больших на скромный бюст

Суворова ты смотришь со смущеньем.



VI



Пир... пир бомбардировщиков утих.

С порталов март смывает хлопья сажи.

То тут, то там торчат хвосты шутих,

стоят, навек окаменев, плюмажи.

И если здесь поковырять (по мне,

разбитый дом, как сеновал в иголках),

то можно счастье отыскать вполне

под четвертичной пеленой осколков.



VII



Клен выпускает первый клейкий лист.

В соборе слышен пилорамы свист.

И кашляют грачи в пустынном парке.

Скамейки мокнут. И во все глаза

из-за ограды смотрит вдаль коза,

где зелень распустилась на фольварке.



VIII



Весна глядит сквозь окна на себя

и узнает себя, конечно, сразу.

И зреньем наделяет тут судьба

все то, что недоступно глазу.

И жизнь бушует с двух сторон стены,

лишенная лица и черт гранита;

глядит вперед, поскольку нет спины.

Хотя теней в кустах битком набито.



IX



Но если ты не призрак, если ты

живая плоть, возьми урок с натуры

и, срисовав такой пейзаж в листы,

своей душе ищи другой структуры.

Отбрось кирпичь, отбрось цемент, гранит,

разбитый в прах - и кем! - винтом крылатым,

на первый раз придав ей тот же вид,

каким сейчас ты помнишь школьный атом.



X



И пусть теперь меж чувств твоих провал

начнет зиять. И пусть за грустью томной

бушует страх и, скажем, злобный вал.

Спасти сердца и стены в век атомный,

когда скала - и та дрожит, как жердь,

возможно лишь скрепив их той же силой

и связью той, какой грозит им смерть.

И вздрогнешь ты, расслышав возглас: "милый!"



XI



Сравни с собой или примерь на глаз

любовь и страсть и - через боль - истому.

Так астронавт, пока летит на Марс,

захочет ближе оказаться к дому.

Но ласка та, что далека от рук,

стреляет в мозг, когда от верст опешишь,

проворней уст: ведь небосвод разлук

несокрушимей потолков убежищ.



XII



Чик, чик-чирик, чик-чик - посмотришь вверх

и в силу грусти, а верней, привычки

увидишь в тонких прутьях КЈнигсберг.

А почему б не называться птичке

Кавказом, Римом, КЈнигсбергом, а?

Когда вокруг - лишь кирпичи и щебень,

предметов нет, и только есть слова.

Но нету уст. И раздается щебет.



XIII



И ты простишь нескладность слов моих.

Сейчас от них один скворец в ущербе.

Но он нагонит: чик, [Ich liebe dich]!

И, может быть, опередит: [Ich sterbe]!

Блокнот и Цейс в большую сумку спрячь.

Сухой спиной поворотись к флюгарке

и зонт сложи, как будто крылья - грач.

И только ручка выдаст хвост пулярки.



XIV



Постромки - в клочья... лошадь где?.. Подков

не слышен стук... Петляя там, в руинах,

коляска катит меж пустых холмов...

Съезжает с них куда-то вниз... две длинных

шлеи за ней... И вот - в песке следы

больших колес. Шуршат кусты в засаде...



XV



И море, гребни чьи несут черты

того пейзажа, что остался сзади,

бежит навстречу. И как будто весть,

благую весть, сюда, к земной границе,

влечет валы. И это сходство здесь

уничтожает в них, лаская спицы.



ноябрь - декабрь 1964